Книга скворцов - Страница 1

К оглавлению

1

Моей маме

© Роман Шмараков, 2015


Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Книга первая

I

В тот год, когда Куррадин, внук покойного императора, пришел в Италию, чтобы сразиться с Карлом и вернуть себе наследственную землю, слетелось великое множество скворцов, так что много дней подряд от вечери и до сумерек едва можно было разглядеть небо. Бывало, что две или три стаи, кружа одна над другой, вытягивались на несколько миль, а вскоре подлетали другие птицы того же племени, крича, треща и словно сетуя. И когда они ввечеру слетали с гор густой и пространной станицей, как бывает осенью, люди выходили отовсюду посмотреть на них и подивиться, и не под открытым небом стояли, ибо все над ними было заткано птицами.

II

В одном монастыре близ Имолы под вечер три человека ходили по церкви, рассуждая, какие росписи надобно подновить и где сделать новые. Когда они осмотрели все и собрались уйти, то, едва выглянув за дверь, обнаружили, что там черно от низкой стаи скворцов, кричавших изо всей мочи: опасаясь множества птиц и их диковинной повадки, они решили переждать в храме, пока туча рассеется, и уселись на скамье, чтобы скоротать время за беседой. Один из них был келарь, человек лет шестидесяти, кроткого и рассудительного нрава; другой, средних лет, был госпиталий, видевший много городов и людей, человек большой учености, не без познаний и в греческом языке; последний был юноша по имени Фортунат, с несколькими сотоварищами подрядившийся обновить монастырские фрески.

III

Фортунат спросил:

– Эти удивительные стаи, которые мы видим уже много дней кряду, – что они означают? Не может быть, чтобы такое выпало нашему времени случайно. Как судить об этом?

Келарь отвечал ему:

– В каждом деле спрашивай у того, кто сталкивался с подобным прежде. А поскольку память каждого человека, будь он сам Симонид, коротка, слаба и сама себя теряет, мне кажется, мы лучше поймем, если спросим у истории: она ведь зеркало всех дел и нравов, подобное божественному разуму, и проясняет нынешние события, показывая, какие из них имеют пример, а какие беспримерны. Если ты заглянешь в римскую историю, самую славную и назидательную из всех, то увидишь, что небо и земля равно давали людям знаменья. Не стану перечислять все, ибо на это и дня не хватит: разверни древних писателей, и ты найдешь дожди из камней, крови и молока, молнии, бьющие в башни и статуи, двойное солнце и двойную луну, сполохи и виденья на небе, а на земле – наводнения выше обычного, реки, поворотившие вспять, кровь в источниках, пшеницу на деревьях, рождение младенцев со звериными членами, чудесные явления со статуями богов и тому подобное.

В год, когда Ганнибал спустился в Италию, на небе сияли подобья кораблей, на полях показывались призраки людей в белом, а весной, когда он снялся с лагерей, у римлян щиты сочились кровью и в городе потели изваяния волков. Когда Тит Фламинин воевал с македонским царем, на корабельной корме выросло лавровое дерево; незадолго перед тем, как Марк Красс был убит парфянами, в Лукании выпал дождь из кусков железа; а в ту пору, как Теодорих воздвиг гонения на римлян и неправедно казнил Симмаха и Боэция, в Равенне женщина родила четырех драконов, которые на глазах у людей пролетели по небу с запада на восток и упали в море. Не говорю о кометах, никогда не показывающихся без вреда: об этом много толковали четыре года назад, когда комета взошла на востоке и была зрима три месяца, а потом пришел король Карл и переменились дела Сицилии и Апулии.

Бывает и так, что сам человек своими поступками дает себе знаменье, невзирая на то, мудро он ведет себя или опрометчиво: когда Кассий, обирая родосцев, в насмешку над жалобами обещал уступить им солнце, или когда в войске Красса перед битвой солдатам раздали еду и первым делом – чечевицу и соль, кои у римлян принято ставить пред покойниками, или когда император Валентиниан хотел выехать из города теми же воротами, какими вошел, в знак того, что скоро вернется, но упала железная дверь, и ее не могли сдвинуть, так что он ушел другими воротами, а вскоре умер.

– В Имоле случилось нечто подобное, – прибавил госпиталий. – Один человек, живший близ городских ворот, собрался в деревню, чтобы уладить дела с работниками, но всякий раз ему что-нибудь мешало: то он вывихнет ногу на лестнице, споткнувшись о кошку, и пролежит неделю в постели, то придут болонцы и месяц стоят под городом, разоряя виноградники и не давая выйти. В таких занятиях прошла весна и лето близилось к концу, когда он встал с места и в досаде поклялся, что пройдет-таки в ворота, до которых ему два шага, и отправится, куда ему надобно, но тут болонцы, снова пришедшие с войском, разрушили рвы, заключили мир и в знак победы увезли к себе городские ворота, так что, хоть его затея казалась ему вернее небес и земли, а все же он был вынужден смириться с тем, что выйти ему некуда, и радоваться, что не поклялся в чем-нибудь более важном, как Ирод и другие, кому пришлось раскаяться в своей поспешности. Это было в год, когда умерла императрица Костанца, а Салингверра разбил маркиза Эсте, но в Имоле еще помнят об этом деле.

IV

Фортунат спросил:

– А призраки, которых ты, досточтимый отец, упомянул, – когда они являются не для того, чтобы просить себе молитв или справедливости, но ради знаменья, важного для многих, каковы они видом и как ведут себя на людях?

– Тому много примеров, – отвечал келарь, – даже если не брать в расчет те, когда люди находят знак в случайном совпадении или в происшествиях, кажущихся беспричинными: когда, скажем, сенаторы, обсуждающие, оставаться ли народу в спаленном Риме или искать счастья в других краях, слышат, как на площади центурион велит ставить знамя, прибавляя: «Останемся здесь», или когда императору Северу какой-то эфиоп, внезапно подошедший, надевает на голову венок из кипариса; это тоже призраки в своем роде, но мы о них говорить не будем. Есть обличья, что возникают на короткое время, есть и голоса, неизвестно кому принадлежащие. Когда Тарквиний, приведший тосканцев, чтобы вернуть себе власть, бился с римлянами Брута, ночью после битвы, когда римское войско оплакивало павших и страшилось нового боя, из соседнего леса раздался громовой голос, сказавший, что римляне победили, ибо у врага одним погибшим больше; эту речь приписывали Фавну, так как после нее на тосканцев нашел нестерпимый ужас, внушенье этого бога. Марку Цедицию, шедшему ночью по улице, некий голос, громче человеческого, велел сообщить магистратам, что грядут галлы; предостереженьем пренебрегли из-за низкого рода Цедиция, но когда бедствия сбылись предреченным порядком, на том месте построили часовню. А когда при Нероне Британия восстала против римлян, несчастья будущей смуты, разорение городов и гибель многих тысяч людей были возвещены ясными знаками: по ночам из здания совета доносилась иноземная речь и смех, а из театра – вопли и стенанья.

1